Сериал "Оленёнок" Netflix 2024

Создателем сериала «Оленёнок» («The Baby Reindeer») является Ричард Гэдд (Richard Gadd) — шотландский комик, актёр и сценарист.

Ключевой момент биографии — то, что ему действительно пришлось пережить сталкинг и сексуальное насилие. Сам сериал «Оленёнок» основан на его автобиографическом спектакле, где он открыто делился своим опытом.

Ричард Гэдд был жертвой навязчивого преследования («сталкерства»), что оказало на него сильнейшее влияние. По словами Ричарда, уровнем страха и стыда, с которым он столкнулся, он не мог поделиться с окружающими долгие годы.

Позднее выяснилось, что до этого он пережил сексуальное насилие со стороны мужчины из профессиональной среды (менеджера, с которым он работал в начале своей карьеры). Это породило у него длительное чувство вины, стыда, а также — проблемы с самооценкой, тревожностью, депрессией.
В одном из интервью он говорил, что долгое время отрицал свои собственные травмы и не разрешал себе испытывать гнев или боль. Творчество и стендап стали для него терапией, способом проговорить то, о чём он боялся рассказать даже близким.

В частности, свой опыт “сталкинга” Ричард описывал как «ощущение полной потери контроля, страха и стыда», а опыт сексуального насилия — как глубокую травму, о которой поначалу было страшно даже вспоминать. Он подчеркивал, что общество часто не верит мужчинам — жертвам насилия, и ему самому было сложно принять и озвучить свой опыт.

Сделав спектакль, а затем сериал, Гэдд признавал, что это изменило его взгляды на культуру молчания, травмы и уязвимости, особенно среди мужчин. В интервью BBC он говорил, что надеется дать голос тем, кто боится рассказать о своих переживаниях. Также он говорил о важности показать сложность и неоднородность человеческих судеб — среди жертв и среди агрессоров.

После премьеры шоу начались обсуждения личности прототипа Марты. Интернет-расследования и публикации пришли к выводу, что речь идет о женщине по имени Фиона Харви.

В центре — Донни (неудачливый стендапер, инфантильный, ранимый, вечно уязвленный), этот герой напомнил мне Джокера, который тоже хотел получить подтверждение своего существования через шутки и реакции людей. И Марта (одинокая и явно психотическая личность, склонная к преследованию и фантазийному слиянию).

Донни: травма, нарциссизм, регресс

Донни — персонаж, погруженный в хроническую психическую боль. Его основной мотив — ощущение фундаментальной ненужности и униженности. Неудачи в профессии, материальная зависимость, зависимость от матери бывшей девушки и болезненное желание быть значимым формируют у него уязвимый нарциссизм ("Я хочу быть особенным, но я не чувствую ни капли собственной ценности").

Встреча с Мартой для него одновременно наркотик и зеркало: она видит его ценность, смеется над его шутками, дает то, чего не дает никто — внимание, что очень напоминает желаемый "материнский отклик".

Но обращение к слабой, нелепой, более уязвимой Марте (по сравнению с ним) — это еще и попытка доказать себе собственную "нормальность", хотя бы за счет еще одного несчастного ("быть выше, чтобы перестать быть на дне").

Его постоянное бегство от стыда — едва ли не первичная динамика персонажа. Донни боится контакта с собственным унижением и поэтому абсорбирует других, пользуется их вниманием или, наоборот, сбегает, когда границы начинают размываться.

Ему легче быть объектом жалости, чем объектом насмешки, но еще легче — быть невидимым.

Диффузия идентичности — это состояние неопределённости или неуверенности в собственной личности, ценностях и жизненных целях. Человек с диффузией идентичности не может ясно ответить на вопросы «Кто я?» и «Чего я хочу?», испытывает трудности с выбором жизненного пути, профессии, убеждений и т. д.

Для Донни нет ощущения "Я", он всегда ищет, на кого можно опереться: на бывшую, на ее мать, не Терри, на Марту, на Дариана.

Все фигуры — как внешние идентифицирующие объекты.

Донни — человек с очевидной историей неявной, но хронической травматизацией.

Это не всегда одна “большая” катастрофа, а чаще — длинная цепь микротравм: эмоциональной холодности, унижения, дефицита признания.

Его жизненный опыт полон ощущений, что он или не нужен, или недостаточно хорош, чтобы его видели и поддерживали.

Он пытается стать “забавным” и заслужить любовь через комплиментарную функцию — смешить, развлекать, занимать полезную позицию, ибо чувствует: “моя ценность — только если от меня есть польза”.

Эта жажда одобрения — результат внутренней психологической пустоты.

Острые моменты унижения (например, когда его стендап неудачен или когда он оказывается третьим лишним в чужой жизни) только травмируют еще сильнее, возвращают к исходному ощущению “Я — никто”.

Это способствует формированию глубинного базового чувства стыда и ненужности, пронизывающего его личность и поведение.

Донни — нарцисс не классического, грандиозного типа, а именно уязвимого, ранимого. Для него характерны:

— Глубокий дефицит самоуважения и стабильной самооценки.

Его “Я” все время нуждается в подтверждении извне: аплодисменты публики, положительная оценка неожиданных союзников, поклонение того, кто еще слабее.

— Напряженное, тревожное отношение к стыду, унижению, неуспеху.

В отношениях с Мартой видно, что он не может терпеть позицию “хуже всех” — ему нужно хотя бы в каком-то аспекте быть “в плюсе” (“я на дне, но она — еще более нелепая, значит, я еще не самый последний”).

— Обидчивость, ранимость, внимательность к любым сигналам признания/унижения. Любая похвала становится “порцией нарциссического питания”, любая критика — тотальной катастрофой.

— Критически слабая автономия.

Ему трудно стоять на своих позициях, так как его “Я” дрожит и колеблется разбросанностью и неустойчивостью (“какой я, если никто обо мне не заботится и меня не выбирает?”).

Внутренний регресс Донни проявляется прежде всего в том, что он обращается к другим людям как к возможным “внешним Я”, “недостающим частям”.

Его психика как будто не прошла полную сепарацию:

— Мать всегда внешняя, у Донни нет успокаивающего и поддерживающего внутреннего объекта —

Когда оказывается трудно, Донни срывается “в детское”: к плачу и фантазиям о спасении (Он неосознанно ждет, что его кто-то спасет — публика, девушка, друзья, любая авторитетная фигура).

— Терри и Дариан — это также внешние фрагменты его собственной фантазийной системы: он может прикасаться к ним, становиться “их частью” или пытаться захватить их ценность для себя.

— С Мартой отношения выглядят равным образом регрессивно: она становится транзитной фигурой, через которую он проживает потерянное материнское тепло и ужас утраты.

— Донни не может долго существовать в изоляции, а внутри него нет собранного, крепкого центра, на который можно опереться. Поэтому он поочередно “примеряет” на себя внешние идентичности, реагирует не опираясь на свое внутреннее “Я”, а подгоняя реакции под ожидания других.

Уход в фантазию, компульсивное вранье, манипулятивное поведение — не из-за злого умысла, а потому, что “настоящего Донни” нет, есть только способы уйти от боли и стыда, которые тащатся из прошлого.

Для Донни любое обнажение его слабости, уязвимости, — экзистенциальная катастрофа. Он делает все, чтобы не быть увиденным в этой слабости:

— когда Марта проявляет к нему материнский отклик — это наркотик, но одновременно и угроза (слишком близко, слишком много видит, может ранить);

— он пассивно соглашается с тем, что за него решают другие, но при этом манипулирует слабым, строит видимость своего участия там, где не готов быть открыто слабым;

— ему комфортнее быть тем, кого жалеют, чем тем, над кем издеваются (жалость хотя бы подтверждает его существование — это лучше, чем полная невидимость);

— его тяготит роль “прозрачного человека”, которого не замечают (это и пугает, и болит, и одновременно защищает от новых унижений).

Когда у человека ядро личности расщеплено (или слабо), он постоянно вынужден искать подпорки во внешних идентичностях. Для Донни это проявляется очень заметно:

В каждом случае это не настоящее взаимодействие, а попытка “самоопределиться через другого” — даже если другой сейчас ненавидим или презираем, это все равно способ чувствовать себя хоть как-то живым.

Дариан
Нам показан сложный внутренний мир Донни, в том числе его травматический опыт и последствия насилия со стороны Дариана.

Дариан в структуре внутреннего мира занимает место "сильного отца", который скорее не поддерживает, а, напротив, обесценивает, унижает, подавляет. Его жестокость, насмешки, агрессию Донни бессознательно воспринимает как зеркало собственного чувства неполноценности, уязвимости, стыда. Очень часто в таких случаях отцовская фигура становится внутренним критиком, который не даёт спокойно ощущать свою принадлежность к мужскому началу, уверенность в себе, телесность.

Отсюда возникают сцены унижения, вплоть до самоненависти, и мотив отцовской агрессии вплетается в переживания Донни, подтачивая самооценку и провоцируя автодеструктивные импульсы. Сам Дариан манипулирует Донни, обещая ему славу и признание — те самые вещи, которые могут быть особенно важны для человека с раненым самовосприятием или сильными внутренними конфликтами.

В теории нарциссизма (например, у Кохута и Винникотта) Ложное Я формируется как защитный механизм. Оно призвано скрывать и защищать подлинное, уязвимое Я от боли, стыда и унижения.

Такой человек внешне демонстрирует то, что, как ему кажется, одобрят другие, в надежде получить признание, любовь или хотя бы избегание боли. Но за этим фасадом часто живёт глубокое чувство собственной недостаточности.

В случае Донни, можно интерпретировать его решения как форму нарциссической защиты.
Пережив насилие, он сталкивается с разрушением своего чувства идентичности и достоинства.

"Я" Донни травмировано не только насилием, но и невозможностью выразить себя, бессилием, депрессивной безысходностью. Тогда мимолётные сексуальные контакты восполняют нехватку признания, дают иллюзию контроля, либо функционируют как своеобразное наказание ("Я не заслуживаю чистой любви"). Это бессознательный способ "наказывать" себя или просто убегать от внутренней боли через чувственные удары.

Донни не просто хочет рассмешить зал — его юмор служит способом сублимировать травму, боль, растерянность и одиночество.

Темы — смерть матери, унижение, неудачи в сексе — это часть его жизни, они максимально личные.

Он будто бы выставляет себя на суд зала, причем при этом не смягчая угол подачи — наоборот, нарочно оголяет свои слабости, вплоть до мазохизма.

Его юмор — это отчаянный способ быть замеченным и, возможно, понятым, даже если это понимание постоянно ускользает от него.

Даже неуспех не воспринимается им как повод для анализа — это скорее очередное подтверждение его ощущений ненужности, изолированности от мира и абсолютного одиночества.

Именно поэтому шутки Донни скорее заводят его в тупик, чем делают популярным или счастливым: его юмор — это трагикомедия, а не способ улучшить свою жизнь или сблизиться с людьми.

Герой в какие-то моменты воспроизводит поведение тех, кто сам его травмировал — будь то родители или сверстники. Он становится суровым, холодным, местами жестоким к Марте или другим "слабым" персонажам, как когда-то обращались с ним. Это попытка контролировать травму: став агрессором сам, он как будто получает часть контроля над своей болью.

Суммарно:

Донни — постоянно ищет недостающие фрагменты вовне, компенсирует дрожащую самооценку нарциссическим поиском одобрения или хотя бы жалости, убегает от стыда и унижения в ложные отношения и пустые попытки быть кем-то для кого-то.

Регресс его психики проявляется в заявленной инфантильной тяге к заботе, признанию, исцелению через внешнего “родителя”, а его основная жизненная драма — невозможность найти или собрать собственное взрослое “Я”, которое выдержит боль, не разрушаясь в бегстве или фантазии.

В финале сериала Донни продолжает слушать в наушниках голосовые сообщения Марты — на первый взгляд, это кажется странным, ведь Марта долгое время мучила его, причиняла страдания и буквально разрушила его обычную жизнь.

Марта — персонаж с психотической организацией личности, что гораздо глубже и деструктивнее классического "пограничного расстройства".

Она функционирует не просто на уровне нарциссических защит, а уходит в расщепление и размывание границ между Я и Не-Я.

У нее нарушена базовая способность отличать внутреннее от внешнего: фантазии вторгаются в повседневную жизнь, внутренние образы воспринимаются как реальные, а реальность — как еще один сон, который можно подвергнуть собственной обработке.

Марта не столько врет миру, сколько живёт в трещинах собственной психики, где нет стабильности само-идентичности ("я юрист", "я — успешная", "все хорошо").

Эта лживая самопрезентация носит не нарциссический, а психотический характер: это не желание казаться лучше, чем есть, а отчаянная попытка склеить себя хотя бы видимостью нормальности, которую может выдержать социальный мир.

Её размытая идентичность — это не выбор маски, а крик о помощи провалившегося Я, которое не может ни на что опереться внутри себя.

Отсюда и проявления явного бреда: фиксация на Донни как на единственном спасителе, фантазии про его чувства к ней, ощущение, что без него "она рассыплется".

В линии с Донни явственно доминирует механизм переноса. Она не выстраивает с ним отношения "женщина-мужчина" или "любимый-человек". Для нее — он мать, которая должна безусловно кормить ее принятием и любовью.

Донни является своеобразным "переходным объектом" (см. Винникотт), как плюшевая игрушка или одеяло у младенца, к которому ребенок обращается, когда мать отсутствует или травмирует.

Захват и желание раствориться в Донни, подчинить его целиком себе или буквально "вскрыть его" (телесно и психически) — это инфантильная, ранняя форма защиты: через присвоение объекта попытка восполнить черную дыру отсутствия материнской заботы.

Когда Марта как будто хочет залезть "внутрь" Донни, она стремится слиться с ним, будто стать с ним одним целым. На психоаналитическом языке это называется нарушением "когнитивной и эмоциональной границы" между людьми — когда человек не может видеть другого как отдельную личность, с отдельной волей, желаниями и границами. Вместо этого психотик может хотеть буквально раствориться в другом, чтобы заполнить свою внутреннюю пустоту или одиночество.

Поэтому Марта и цепляется за Донни, пытается быть с ним постоянно, знáть о нём всё, контролировать каждую его эмоцию — так она пытается укрепить себя, воспользоваться им как "контейнером" для своих чувств.Даже сцены в сериале, где Марта ведет себя навязчиво, пугающе или даже угрожающе, — следствие её невозможности отделиться, "отсоединиться" от того, кто хотя бы на мгновение показался способным дать ей теплоту.

Символика оленёнка чрезвычайно точна: как маленький, беззащитный, нуждающийся в матери детёныш, Марта эмоционально регрессирует к самой ранней стадии, когда единственный шанс выжить — быть рядом, прилипнуть к питающему объекту.

Марта не только страдает от нехватки объекта, она импульсивна, разрушающая и буквально не может выдерживать фрустрацию. Если Донни не отвечает — у неё “паническая атака”, она вскрывает его личные границы (сталкинг, угрозы, вспыльчивые сообщения, вторжение в его дом и жизнь). Это не садизм и не простая зависимость, а способ спасти свою разваливающуюся психику: если потерять контакт окончательно — она исчезнет внутри себя.

Она не может попросить о любви прямо, не умеет ждать ответа, не может выносить неопределенность. Каждый ее поступок — попытка “проткнуть реальность”, чтобы схватиться за хоть какой-то признак материнского присутствия, пусть даже суррогатного.

Хотя у Марты встречается клиника, характерная для пограничных личностей (импульсивность, страх одиночества, идеализация и обесценивание объектов, кратковременная дезорганизация реальности), иногда прорываются именно психотические элементы — уход в бред, галлюцинаторные переживания, глубокий регресс до младенческого уровня.
Такие явления возникают у младенцев и маленьких детей при длительном отсутствии эмоционального контакта, заботы, ласки, дальнейшего отсутствия фигур привязанности (например, матери или постоянного опекуна).

Ребёнок становится безразличным к окружающим, перестаёт выражать эмоции, теряет интерес к пище и играм, может долго лежать в одной позе, не откликается на раздражители, отказывается идти на контакт. Такие состояния иногда называют также "апатией", "апатическим синдромом" или "депрессивным регрессом" у младенцев.

В центре динамики и тех и других — всепоглощающий стыд, связанный с дефектом идентичности и ощущением собственного ничтожества, непереносимого одиночества, беспомощности, невозможности почувствовать себя реальным и нужным.

Стыд — первичный аффект, травматическая защита, от которой Донни и Марта бегут, но она их догоняет (в твоем анализе очень красиво: "Марта бегает за ним, как его собственный стыд. И он от нее бежит, как от собственного стыда"). Все их действия — не для построения контакта с другим, а для избегания контакта с катастрофическим чувством внутренней пустоты и ничтожности.

Все отношения героев — это попытка создать симбиотическую, несепарированную связь, где даже ненависть и стыд становятся механикой слияния ("лучше стыд, чем одиночество"). Любая попытка отделения ведет к вспышкам ярости (Марта), параличу, ауторазрушению (Донни).

Донни постепенно приходит к честности с собой, к признанию своей травмы, к принятию себя не как "успешного", а как ранимого, сломанного, но настоящего. Его признание — это попытка выбраться из ловушки отрицания стыда и собственной неполноценности ("Я так не уверен в себе, что впустил в жизнь больную стерву. Одно в этом мире я любил больше всего — ненависть к себе").

Марта, наоборот, так и не отделилась: она растворилась в нем, продолжает настигать (или уже стала частью его внутреннего мира).

Психоаналитически: "Оленёнок" — драматичная визуализация жизни людей с травмой раннего развития в среде без опоры на реального заботящегося взрослого. Это сериал о попытках компенсировать уязвимость и тревогу чередой патологических отношений, где любовь всегда подменена борьбой со стыдом и страхом смерти внутреннего "Я".

Здесь нет "плохих" и "хороших" — есть двое детей, застрявших на разных этапах развития, пытающихся, кто как умеет, выжить в условиях внутренней пустоты.